Вы здесь
Имперский пафос и апологетика Путина
Несколько дней назад один мой знакомый написал мне в фейсбуке: "Голова кругом. И эти, что ли, программы "Время" насмотрелись? Или полезные идиоты? Или что?"
Речь шла об обращении "Солидарность с Россией в час украинской трагедии", составленном князем и княгиней Шаховскими и подписанном более чем сотней потомков российской аристократии, живущих преимущественно во Франции.
В интернет-дискуссиях, касающихся авторов и подписантов этого документа, равно как и в письме моего знакомого, упор делается на их личную (возможную и явную) заинтересованность в такой политической позиции, на оплату ее многочисленными приглашениями к ломящимся от икры и балыков столам на приемах в российские посольствах, турами "соотечественников" (как можно испортить хорошее слово) по святым местам земли русской.
Этого нельзя отрицать - как и того, что часть потомков аристократических семейств давно торгует титулами, играя роль посредников между российскими нуворишами и чиновниками и западной деловой элитой. Некоторые из них пошли дальше - проложив дорогу в Европу откровенному авантюристу Константину Малофееву, блестяще сыгравшему на их консерватизме и неприятии духа времени. Теперь расстояние между ними и донецкими бандитами измеряется одним рукопожатием.
Однако, как мне кажется, дело тут не только и не столько в оценке этими людьми путинского режима. Гораздо существеннее то, что письмо дает возможность противникам нынешней российской власти взглянуть на самих себя, на то, что на самом деле разделяет в политическом плане их и "охранителей".
Современная российская оппозиция (включая ее левую и крайне правую фракции) видит свои истоки в весьма разноплановом в идейном отношении диссидентском движении 1960-1980-х годов. Многие ее участники находят свой политический идеал и в более ранних исторических персонажах и политических движениях ХХ века - от кадетов до анархистов и от казаков Краснова до бойцов РОА генерала Власова. Русская эмиграция, особенно первой волны, у современной оппозиции (за исключением, быть может, крайне левых персонажей) пользуется всеобщим уважением. Потому "пропутинские" эмигранты расцениваются как предатели идеалов желаемого (в первую очередь демократического) развития России.
Однако на деле более или менее общая система образов и идеалов прошлого существовала у оппозиции только тогда, когда перед ней был общий сильный враг - коммунистическая номенклатура (или перспектива ее возвращения, растянувшаяся в связи с электоральными успехами КПРФ до начала 2000-х годов.) Даже красно-коричневый путч 1993 года, в котором участвовало много правых радикалов из числа некогда твердых антикоммунистов, не особенно повлиял на идеологическую ситуацию. Принявших в нем участие праворадикалов "вписали" в коммунистов, поскольку, будучи противниками рыночной экономики и демократических свобод, они и в самом деле не очень от них отличались.
2000-е годы прошли под знаком путинской концепции национального примирения на основе сочетания советского, досоветского и даже антисоветского понимания истории. Путинские идеологи, прежде всего Владислав Сурков и Никита Михалков, конструировали (в первую очередь с помощью телевидения) историю СССР, в которой были хорошие белогвардейцы, белоэмигранты и кулаки, немного плохих большевиков, много плохих чекистов и еще больше хороших советских военных и милиционеров. Все они были связаны сложными отношениями с противоречивым, но весомым Сталиным и нехорошим Берией. В послевоенные годы в этом варианте истории Гагарин, Королев, Высоцкий, стиляги и ретро-автомобили выгодно оттеняли недостатки советского чиновничества, кагэбэшников и криминальных элементов.
Просталинистские акценты подобного конструкта вызывали протесты у оппозиции, но возвеличивание многих персонажей из "белого" прошлого России скорее приветствовалось. Между тем список тех, кого российская власть решила включить в национальный канон, был довольно специфичен. Это были те, кого так или иначе удалось втиснуть в рамки "русской идеи": Деникин, Ильин, Бердяев, Бунин и - скопом - прочие обитатели кладбища Сент-Женевьев-де-Буа.
И только украинский кризис, мобилизовавший немало представителей антипутинской оппозиции на борьбу за светлое будущее "народа Донбасса" в составе Российской Федерации, высветил проблему. Почему поклонники команданте Че, генералов Власова и Краснова, маршала Жукова и "Адольфа Алоизовича" оказались в одних окопах? Почему в них не оказалось тех, кто мог бы сказать несколько слов о Стравинском, Нижинском, Малевиче и Аверченко? Почему сверстники, слушавшие последние четверть века группу "ДДТ" и дружно ненавидевшие (и ненавидящие) коммунистов, стреляли друг в друга из гранатометов, матерясь при этом на русском языке? Почему русские неонацисты в незначительном, но все же заметном количестве добровольно оказались в составе украинской армии, а запорожские неонаци - в числе донбасских "ополченцев"? Почему казаки Войска Донского воюют с казаками-днепровцами за пригороды Луганска?
Ответ тут может быть только один: разница в отношении к империи и перспективам ее восстановления. Иначе говоря, к тому прошлому, в котором черпается историческое и моральное обоснование представлений о будущем.
Отношение антипутинской оппозиции к прошлому России в ХХ веке (да и ранее) стоит на пороге пересмотра. Он неизбежно будет похож на процессы "переработки" прошлого, которые характерны для постиндустриальных стран с 1960-х (Германия) или 1970-1980-х (Великобритания, США, Канада, Австралия, Голландия) годов. Все, чем бодро гордились "деды", - военные победы, колониальные захваты - и тем более то, чего они стыдились, - дискриминация меньшинств, нарушения государством собственных законов - нуждалось в переосмыслении с точки зрения интересов и задач современного общества. В рамках этого процесса из музейных экспозиций изымаются (и предаются земле) стоявшие там десятилетиями чучела туземцев, возвращаются потомкам владельцев дорогие картины, а на величественных памятниках завоевателям-колонизаторам появляются уточняющие таблички - сколько народу они уморили ради благой цели устроения кофейных плантаций где-нибудь на Суматре.
Из-за коммунистической диктатуры и ее последствий процесс "переработки" в России пока не начат. Возможность восхищаться сиянием генеральских эполет и наслаждаться восстановлением блистательной истории "России которую мы потеряли" (см., например, сокуровский "Русский ковчег") мешает осознанию противоречий дореволюционного общества, которые позволили большевикам с их террористическими (если не маниакальными) методами государственного управления взять и удержать власть. Ответа ждет и вопрос, что было важнее для развития царской России: колониальная экспансия, дворянские балы, броненосцы, роскошная архитектура центра Петербурга - или острые проблемы, связанные с миграциями, международной торговлей, положением растущего городского населения, спецификой образования и здравоохранения.
Хорошо понимала эту проблематику как раз русская эмиграция, представленная не только и не столько аристократией, сколько выходцами из среды интеллигенции, среднего класса, казачества. У большинства из тех, кто оказался за рубежом, не было никаких иллюзий в отношении прошлого, настоящего и даже будущего России. Именно поэтому двухмиллионная эмиграция первой волны в целом быстро и успешно ассимилировалась. Милые сердцу русского имперского патриота очаги "русскости" за границей были и остаются маргинальным явлением на фоне цветущей активности многих других этнических групп.
К тому же те эмигранты, кто сохранял "русскость", быстро разделились на тех, кто продолжал ассоциировать ее с верностью хозяевам (или будущим потенциально приемлемым хозяевам) бывшей империи, и тех, кто предпочел сохранять верность русской культуре и политическим принципам, входившим во все большее противоречие с теми идеями и практиками, что воцарились в СССР. Послекоммунистический период мало изменил эту ситуацию.
И я был рад тому, что не увидел среди подписавших обращение ни одного из десятков известных мне лично потомков эмигрантов первой и второй волны. Те люди, с кем мне приходилось общаться, реально занимаются развитием русской культуры и русского православия. Им вовсе не близок имперский пафос и все из него вытекающее: апологетика Путина, отказ Украине в праве на самостоятельное существование, идея противостояния России всему миру, поощрение аппетитов российских чиновников на все "русское" за рубежом.
Пока для соотечественников в России княжеский или графский титул будет важнее реальных заслуг в деле поддержания русского культурного наследия за рубежом, голос этих людей не будет слышен громко. Но в конечном счете дела всегда важнее заявлений. И именно с этой, наиболее значимой частью эмиграции, способной дать родине своих предков нечто новое, а не иллюзию величия "времен очаковских и покоренья Крыма", российская оппозиция имеет и будет иметь дело.