Вы здесь
Даже лучшие в мире мозги не могли компенсировать изъяны системы
О том, как СССР оказался в стороне от научно-технического прогресса.
Советские руководители привыкли: все необходимое покупают за границей. Сталин начинал индустриализацию, закупая за границей оборудование в огромных масштабах. Верил в иностранную технику. Если ее нельзя было купить, велел красть и копировать.
Горе от ума
В мае 1946 года образовали Специальный комитет по реактивной технике. Первая задача — воспроизвести немецкие ракеты "Фау-2". Выдающиеся конструкторы Сергей Королев и Валентин Глушко предложили не копировать малоэффективную немецкую ракету с небольшим радиусом действия, а делать свою, лучше. Им это запретили.
Андрею Туполеву Сталин поручил изучить американскую "летающую крепость" и скопировать самолет. Туполев обещал, что года через два они сделают машину лучше, чем американская. Сталин пригрозил:
— Если вы измените в самолете, о котором идет речь, хоть один узел и он не будет соответствовать образцу, я вновь отправлю вас в тюрьму.
Ту-4, носивший в процессе разработки индекс Б-4, являлся точной копией B-29 — скопировали даже отверстие в панели управления под банку с газированными напитками и пепельницу (хотя советским лётчикам запрещалось курить в полёте категорически). Доходило до того, что в качестве базовой единицы измерения при проектировании использовались дюймы, которые затем переводились в миллиметры. С этим, правда, была связана проблема, повлёкшая некоторое ухудшение лётных характеристик по сравнению с оригиналом: использовавшийся в B-29 дюралевый лист толщиной в 1/16 дюйма в СССР не производился, поэтому вместо него был использован чуть более толстый лист, что повлекло за собой несколько большую массу самолёта. Та же проблема касалась электропроводки: чтобы гарантированно обеспечить параметры проводимости кабельной сети дюймового сечения, применялись более толстые кабели из проволоки метрических размеров, производившейся в СССР. Суммарная разность веса оказалась весьма значительной.
Производство вертолетов началось, когда в 1951 году Сталину, отдыхавшему на юге, министр вооруженных сил маршал Василевский доложил об успешном использовании геликоптеров американцами на Корейском полуострове. Вертолеты изменили тактику боевых действий; войска стали мобильными, наносили удар там, где этого не ожидали. А в нашей стране руководителям Министерства обороны и военно-промышленного комплекса боевые "стрекозы" казались ненадежной игрушкой.
Сталин распорядился догнать американцев. Но преодолеть отставание не удалось и десятилетия спустя. Генерал армии Владимир Лобов, который возглавил Генштаб в 1991 году, вспоминал: "Противостоящая сторона имела не только танки, но и мощнейшее противотанковое оружие, в том числе противотанковые вертолеты. Один вертолет, по нашим подсчетам, способен поразить до 16-18 танков. У нас подобных вертолетов не было. Мы были вынуждены производить танков в 16 раз больше, чем вертолетов у противника".
Санкционные традиции
Зависимость советской индустрии и оборонного комплекса от иностранной техники и технологии не была секретом. Когда после Второй мировой западный мир испугался, что Красная армия может дойти до Ла-Манша и началась холодная война, первым делом ввели эмбарго на продажу Советскому Союзу товаров военного назначения: Координационный комитет по экспортному контролю (КОКОМ), объединявший ведущие западные страны, существовал с 1949 года. Четыре десятилетия КОКОМ следил за тем, чтобы в СССР не попадали передовые технологии. Списки запрещенного к продаже постоянно обновлялись.
Процесс согласования санкций был длительным, но принимались они всерьез и надолго. Это был главный ответ на пугавшие западный мир акции советского руководства. А поводы были самые разные. Малоизвестный факт: Соединенные Штаты, скажем, так и не признали присоединение к СССР трех балтийских республик.
Новый пакет санкций в США приняли после ввода советских войск в Афганистан.
— Просто осуждения недостаточно,— возмущался президент США Джимми Картер.— Советский Союз должен заплатить цену за то, что он сделал. Мы обязаны показать Советам, что они не имеют права вторгаться в соседние страны.
Картер запретил продажу Советскому Союзу современных технологий и провел через Конгресс закон об увеличении военных расходов на 5 процентов в год. Так началось большое американское перевооружение. Картер и его министр обороны Гарольд Браун с их интересом к новейшим технологиям начали оснащение армии высокоточным оружием.
Еще более жесткое эмбарго ввел сменивший Картера в Белом доме Рональд Рейган. Повод опять дала сама Москва.
В ночь с 31 августа на 1 сентября 1983 года южнокорейский пассажирский самолет, который вылетел из Анкориджа (на Аляске), вошел в советское воздушное пространство. Его двумя ракетами сбил советский самолет-перехватчик Су-15. Экипаж и все пассажиры — 269 человек — погибли.
Поначалу советское руководство вообще отрицало, что южнокорейский самолет был сбит. Потом в Москве сообщили, что по самолету стреляли, но не попали. И только через неделю признали, что самолет был сбит. Выразили сожаление "по поводу гибели ни в чем не повинных людей". Но было поздно: мир возмутился не только тем, что погибли невинные люди, но и беспардонным враньем.
Президент Рейган обвинил советское руководство в массовом убийстве. Он не стеснялся в выражениях:
— Советские лидеры присвоили себе право совершать любые преступления, лгать и обманывать.
Рейган распорядился ограничить доступ СССР к высоким технологиям, запретив поставки современных разработок.
От щели — к пропасти
В 1982 году в сфере стратегических технологий Соединенные Штаты опережали Советский Союз по 10 позициям. СССР отставал в создании быстродействующих компьютеров, высокоточного оружия и систем наведения ракет, в обнаружении подводных лодок, в технологии создания невидимых для радаров самолетов "Стелс"... По пяти позициям СССР и США были равны. В создании обычных боеголовок и силовых установок СССР опережал США.
К 1985 году, когда генеральным секретарем стал Михаил Горбачев, Советский Союз уже ни в чем не опережал Соединенные Штаты. Хотя на военные разработки тратились три четверти всех денег, которые выделялись на научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы в стране.
Сотрудники сверхсекретного Института прикладной математики, занимавшиеся разработкой ракетно-ядерного оружия, требовали от своего директора (и президента Академии наук СССР) Мстислава Келдыша новой вычислительной техники. Наивно полагали, будто президент академии может все. А он видел регресс отечественной вычислительной техники, колоссальное отставание от западных стран и ничего не способен был изменить и, как говорят его сотрудники, глубоко переживал свое бессилие. Хотя прежде в ответ на слова сотрудников о том, как трудно соревноваться с американцами, которые считают на мощных компьютерах, повторял:
— Ничего, обойдемся серым веществом.
Мстислав Всеволодович был уверен, что советские математики все равно считают быстрее американцев. Но отставание в электронике с каждым годом становилось все очевиднее.
СССР создавал все более мощные ракеты, США — все более точные. Сменивший Келдыша на посту президента Академии наук Анатолий Александров после размещения в Западной Европе американских "Томагавков" и "Першингов-2" (это был ответ на наши новые ракеты среднего радиуса) обреченно заметил:
— Время подлета таких ракет 5 минут. Никто не успеет осознанно нажать ответную кнопку. Это должен сделать автомат, а вы знаете, какая у нас автоматика...
Президент Академии наук решил строить на даче (40 километров от Москвы) небольшое самодельное бомбоубежище с запасом еды, чтобы, если кто-то из семьи уцелеет, мог добраться туда и выжить.
— Наша наука потерпела поражение в холодной войне,— констатировал директор Института нефтегазовой геологии и геофизики им. А.А. Трофимука, заместитель председателя президиума Сибирского отделения Российской академии наук Михаил Эпов.
Как это произошло?
В процессе создания компьютерной техники США обогнали нашу страну, возможно, навсегда. Американцам не надо было таиться. Не они, а советское руководство отрезало отечественную науку от мировой. Сначала ученым запретили печататься на иностранных языках, затем запретили получать мировую научную литературу. Советская наука оказалась в изоляции. А ученым необходим свободный обмен информацией, только так появляются новые идеи. Вот и получается: много хуже западных санкций были антисанкции — сознательное отгораживание от внешнего мира.
— Наукой у нас руководят слесари, плотники, столяры,— горевал академик Лев Ландау, Герой Социалистического Труда и лауреат Нобелевской премии.— Нет простора научной индивидуальности. Направления в работе диктуются сверху.
Проблемой была интеллектуальная косность и руководства страны, и генералитета.
— На одном из учений министр обороны Малиновский попросил главкома группы войск в Германии И.И. Якубовского рассказать о государстве Люксембург,— вспоминал генерал-лейтенант Евгений Малашенко.— Тот ответил, что это крупное агрессивное государство, имеющее большую армию. Малиновский улыбнулся: "В составе одного батальона".
Системный порок
Почему научно-технический прогресс фактически обходил Советский Союз стороной?
Конечно, санкции мешали приобретать важные новинки. Но запреты распространялись только на технологии военного назначения — отстала экономика в целом. Главная беда состояла в том, что политико-экономическое устройство страны не было нацелено на инновации.
"Вспоминаю поездку в Японию,— писал председатель Госплана Николай Байбаков.— На каждом заводе совет, в состав которого входят директора и рабочие, обсуждает любую новинку, способную принести прибыль. Они дерутся за каждую новинку... Неужели только меня одного волнует, что старые способы хранения продукции уже не годятся? При уборке, заготовке, хранении и переработке потери картофеля и овощей составляли 25-30 процентов, принося убытки на сотни миллионов рублей. Потери сахарной свеклы достигли 8-10 процентов. Зерна мы теряли десятки миллионов тонн".
Отсутствовал механизм, который стимулировал бы новые разработки. Административно-плановая система не воспринимала технические и технологические новшества, поскольку была ориентирована на простое воспроизводство. Предприятиям было невыгодно внедрять новую технику, модернизировать оборудование, повышать производительность труда, экономить материалы и снижать себестоимость.
Отсутствие иностранной техники и технологии, то есть отсутствие конкуренции, для многих ведомств было лишь благом! Министерство среднего машиностроения, вспоминал секретарь ЦК Валентин Фалин, безапелляционно утверждало, что атомные реакторы у нас лучшие: и конструкция, и материалы, и системы управления. И до аварии в Чернобыле оборудование сходило за пуп мирового опыта — в отсутствие конкуренции.
И руководители страны сами плохо разбирались в реальной экономике, и помощники были столь же мало осведомлены. Впрочем, как им это поставить в вину, если в высших учебных заведениях преподавали и изучали политэкономию социализма. А такой науки просто не существует! Иностранных языков в аппарате, как правило, не знали, читать современные исследования по экономической тематике могли немногие. Попытки модернизировать экономику вызывали отчаянное сопротивление и раздражение.
В завершение занятная деталь: Леонид Ильич Брежнев, который 18 лет руководил нашей страной, как-то записал в дневнике: "Говорил с Абрасимовым. Попросил ГДР-овский фен". Петр Абрасимов был послом в ГДР, Восточной Германии. Сделать фен, чтобы руководитель Советского Союза мог укладывать волосы — а он придавал значение своей прическе,— отечественной промышленности оказалось не под силу...
