Вы здесь
Мы входим в кризис в ситуации, когда резервных вариантов нет
В отличие от прошлого года, когда мы видели радикальные действия власти, в 2015 году была, скорее, попытка власти минимизировать ущерб, который нанесли экономике и политике те самые действия, что были ею предприняты в 2014 году. Был взят курс был на удержание ситуации в экономике, а не на какие-то активные действия по преодолению кризиса, на удержание ситуации в политике и сохранение архаичной партийной системы, а не на попытку каким-то образом ее модернизировать к выборам. А поскольку тренды все негативные, то попытка сохранять статус-кво, собственно, вела к тому, что страна сползала вниз.
Это сползание уже привело к тому, что и элиты, и, отчасти, граждане либо уже расстались с иллюзиями, либо осознали, что иллюзии были чересчур радужными. Власть говорила гражданам, и сама надеялась на то, что кризис сам собой как-то рассосется и будет недолгим, что отношения с Западом вернутся в свою колею, но этого не случилось. Так же, как и надежды на то, что Китай нам поможет, Китай заменит Запад, восточный вектор спасет, не оправдались. Это «опьянение от успехов» 2014 года и от бесплатности этих «успехов» – оно начинает проходить.
Политические институты в России становятся еще более слабыми, еще более декоративными. Это относится и к выборам, и к разделению властей – особенно к судебной системе, и к местному самоуправлению. Практический демонтаж системы местного самоуправления и ликвидация прямых выборов мэров столичных городов – это один из самых серьезных негативных результатов.
Мы видели ползучие развитие «режима военного времени» и, что самое печальное – привыкание общества к этому. На фоне Украины и Сирии происходило постепенное вползание в этот режим, с усиливающимися, хотя и пока точечными репрессиями.
И мы видим, как делается один пробный шаг, а дальше – два-три шага гораздо более резких в том же направлении. Или наоборот: сначала власть делает три шага, объявляя, например, «Мемориал» подрывающим основы конституционного строя, потом делает шаг назад, но как бы память остается. И понятно, что следующим шагом будет движение в этом же самом направлении.
Усиление давления на экспертное сообщество и на некоммерческие организации, расширение прав и возможностей репрессивных органов и спецслужб – под предлогом борьбы с терроризмом делается многое из этого, при том, что российская власть действительно напугана возможными последствиями своих действий на Ближнем Востоке.
Что касается партийной системы, то она у нас безумно архаична, и это демонстрируется тем, что партийные вожди у нас даже дольше, чем «национальный лидер» – они уже по 15-25 лет на своих местах. И понятно, что это усиливает риски.
Это – «эффект перестройки», когда власть боится начать что-то латать, поскольку имеется память о том, как вот этот процесс частичного подкрашивания и модернизации может выйти из-под контроля. А цена бездействия в данном случае – это усиление рисков того, что где-то что-то обрушится в самый неподходящий момент. Мы видим, что была выбрана тактика дотянуть до сентября 2016 года, ничего не меняя в партийной системе. А это означает, что, предположим, случись что с пресловутым Жириновским, например, у нас не будет такого клапана на, условно, националистическом фланге, который канализует значительную часть негативной энергии.
Соответственно, события могут развиваться абсолютно неконтролируемым властью образом. Мы входим в кризис в ситуации, когда резервных вариантов нет, когда любой протест против конкретных людей или конкретных партийных структур превращается в демонтаж всей системы. Потому что заменить одну политическую партию другой система сегодня не в состоянии.
Состояния, когда «все висит на одном ржавом гвозде».
Мы иногда видели некие инициативные движения со стороны верховной власти, которые демонстрируют, что те правила игры, которые до недавнего времени работали, больше не работают. Это подвешивает, ставит в неопределенное положение всех игроков в системе. Это позволяет, соответственно, легче контролировать этих игроков, но это опять же усиливает риск, связанный с тем, что региональные элиты получили сигнал об окончании режима обмена лояльности на их аппаратную стабильность.
Это ситуация, которая может длиться очень недолго, потому что иначе региональная элита выходит из-под контроля. Вот такое подвешивание игроков, очень короткий срок может давать какой-то позитивный результат, а дальше может привести к тому, что игроки начинают действовать против тех механизмов, которые их держат в этом самом подвешенном состоянии.
Из позитивных итогов года я бы отметил два. Первый – это выборы в Иркутской области (в этом регионе кандидат от КПРФ в сентябре 2015 года победил кандидата от «Единой России»). Это не просто происшествие в важном регионе, а демонстрация того, что Кремль сегодня сделал вывод – прямых фальсификаций на выборах, особенно там, где есть риск возникновения протестов, быть не должно. Это выбор в пользу манипулирования, но против прямых фальсификаций. Еще год назад, наверное, Кремль дал бы отмашку, и нужный результат бы набрали, и губернатор сохранил свою бы позицию. Сегодня Кремль боится таким образом дестабилизировать ситуацию.
Второй — это «дальнобойщики» как некий спонтанный протест, возникший не в среднем классе, а в классе, провластном в идеологическом плане, в плане поддержки Крыма и действий России в Украине. Это – абсолютные сторонники и лоялисты, которые возмутились тем, как власть пытается за их счет решить свои проблемы или дать возможность обогатиться кому-то из своих представителей.
В этом смысле, мне кажется, и Иркутск, и «дальнобойщики» важны не просто сами по себе, а как некие ласточки, которые являются предвестниками дальнейших событий – и в плане политического развития и выборов, с одной стороны, и в плане нарастания социальной активности, протестной активности при неизбежной для власти попытки переместить тяготы кризиса на плечи малого и среднего бизнеса или простых людей.