Вы здесь
Сергей Григорьянц: «Я долго не хотел, но понял, что надо»
О книге Александра Подрабинека «Диссидент»
Я долго не хотел читать эту книгу. Много лет зная автора понимал, что и его воспоминания вызовут большие сомнения. Но сейчас, кончая свои «Тюремные записки», понял, что надо все же знать, как все это было, хотя бы у тех немногих, кто написал воспоминания о советских лагерях и тюрьмах.
В списке непрочитанных раньше авторов был и Александр Подрабинек. Как я и ожидал, отношение к его книге оказалось непростым. Описание детства, юности и лагерей не вызывало сомнений, скорее уважение к мужеству и стойкости автора, но вот другие его замечания… Двое моих друзей — тоже авторов правозащитного форума на Facebook ‘е, посоветовали мне задать Подрабинеку неизбежные вопросы. Их действительно не мало, но я бы не стал этого делать — не до того, да и занятие это довольно скучное, если бы не встретил в книге абзац, где каждое утверждение было на мой взгляд злонамеренной неправдой, да еще в адрес (что было особенно неприятно) человека, который именно ради безопасности непонятого им тогда Подрабинека прямо рисковал собственной жизнью.
Речь идет о капитане КГБ Викторе Орехове, прямо позвонившего по телефону Подрабинеку, чтобы предупредить, что обыск будет на день раньше. Орехов был профессиональным оперативником, понимал, что звонок его будет не только отслежен, но и без большого труда службой собственной безопасности КГБ будет установлено, кто звонил. К тому же он знал, что сотрудники КГБ, помогающие противнику, изменяющие конторе, становятся объектами беспощадной расправы. Я знал о двух таких офицерах КГБ от Димы Орлова. Орехов, конечно, знал больше и ждал в лучшем случае расстрела.
Но уж если мне приходится писать, начну с сомнений. Александр много пишет об отношениях со своим братом Кириллом. Это не мое дело и даже высказывать своего мнения я не хочу, тем более, что Александр приводит в своей книге мнения многих других. Но вот утверждение, что разное отношение к судьбе братьев привело к расколу в диссидентском движении и чуть ли не к его гибели — явное и бесспорное преувеличение своей роли и значительности. На самом деле в эти годы шли почти повальные аресты в диссидентском мире и именно это, а не споры из-за Подрабинеков были причиной довольно резкого его ослабления. К тому же довольно странным был и их совсем немолодой отец — Пинхос Абрамович, у которого, как мне через несколько лет показалось, были заметные авантюристические наклонности. Он — незнакомый мне человек, приехал ко мне в Боровск — человеку, которого он видит в первый раз и Пинхос Абрамович тут же начал мне объяснять как с помощью обычного фотоувеличителя и нескольких дополнительных линз я могу и чуть ли не должен собрать установку для микропечати любых тайных сообщений, которые можно будет в таком состоянии спрятать под почтовую марку и отправить заграницу. До редактирования «Бюллетеня «В» у меня вообще не было никакой собственной тайной информации и никакого корреспондента на Западе, которому ее нужно было бы переправлять. Во время редактирования «Бюллетеня «В», что он мог предположить, будучи знаком с Асей Лащивер, информации со всей страны у меня было множество, но вся она входила в очередной номер бюллетеня, с которым и отправлялась, без всякой установки для микропечати. С моим серьезным тюремным опытом предложение незнакомого мне Подрабинека-старшего очень походило на ловушку. Было понятно, что и установка для микропечати может быть обнаружена в моем доме и марка на конверте, под которой будет это сообщение может случайно отклеиться. Вообще для меня, это предложение незнакомому человеку, выглядело в лучшем случае совершенно детской, какой-то странной игрой в «сыщики-разбойники» с КГБ, в которой наивный ребенок должен неизбежно и жестоко проиграть. Это было странно для пожилого тоже сидевшего человека, у которого оба сына были в тюрьмах. Можно было даже предположить грубую ловушку, которая для меня могла закончиться обвинением в шпионаже, а для «Бюллетеня «В» – уничтожением. Ничего этого Подрабинеку я говорить не стал, по обыкновению молча его выслушал, но, конечно, никакой установки для микропечати монтировать и не подумал.
Но вызывают вопросы и менее личностные места в воспоминаниях Подрабинека. Скажем, о взрыве в московском метро написано, что его не удалось скрыть от заграницы. На самом деле именно доверенный агент Андропова Виктор Луи не только сразу же написал статью об этом в английской газете, где он был корреспондентом, но именно он высказал «подозрения» (все знали от кого они исходили), что взрыв в метро был произведен диссидентами, да к тому же, видимо, евреями. И о том, что это провокация КГБ, чтобы иметь основания подавить и диссидентское и еврейское движение за выезд из СССР, Сахаров сказал на общей пресс-конференции всех диссидентских организаций, и это было общее, а не его личное мнение. Так же, как судьба трех ни в чем не повинных расстрелянных армян (ими по внешнему сходству заменили евреев) всегда была важной темой истории правозащитного движения.
О деле социалистов Подрабинек пишет не только не вспомнив не сломленого по этому делу — Андрея Шилкова, но к тому же не упомянув двух важных особенностей этого дела — просьбы о помиловании до суда, то есть формально невиновных — Кагарлицкого и других, а главное то, что дело над сторонниками глав европейских коммунистических партий подрывало все мировое коммунистическое движение, а потому вызывало всеобщий интерес. Пятьсот иностранных журналистов попросило аккредитации на этот несостоявшийся суд.
Неточно Подрабинек пишет и о гибели Марка Морозова, который был вынут из петли и не повесился, но которому в Чистопольской тюрьме сознательно дали умереть, видя пустой пузырек из-под проглоченных им таблеток, наблюдая целый день за тем, как он хрипит и умирает и не сделав ему промывание желудка. Так же не совсем точно описана сдача Звиада Гамсахурдии, и еще несколько эпизодов. Но для меня главным оказался следующий абзац:
«Виктор Орехов отсидел свой срок от звонка до звонка, освободился, встретился со многими из тех, о ком он раньше только читал в оперативных сводках, служебных донесениях и протоколах допросов. Он занялся бизнесом, и весьма успешно. Но КГБ не простил ему измены. Ему пришлось уже после перестройки отсидеть еще три года за хранение пистолета, без которого в те бандитские времена успешному бизнесмену прожить было трудно. Освободившись он уехал с женой в США».
Здесь неправильно, на мой взгляд, изложено практически все. Я не думаю, что Подрабинек мог перепутать или забыть что-то важное, потому что это второе дело Орехова началось как раз с отданной ему и напечатанной в «Экспресс-хронике», но не упоминаемой почему-то Подрабинеком, статьи Виктора о втором человеке в КГБ — генерале Трофимове. В это время все прикормленные «демократические журналисты» писали о том, что теперь КГБ — совсем новая, не та, что при советской власти организация, что тех, кто сажал в тюрьмы, уничтожал врагов советского режима в КГБ уже нет и в помине, что комиссия с участием Сергея Ковалева всех виновных в этом генералов КГБ уволила. А Орехов не только участвовал в конференциях «КГБ: вчера, сегодня, завтра», но в «Экспресс-хронике» написал о том, что зампредседателя КГБ, начальник Московского управления генерал КГБ Трофимов вел в качестве следователя многие дела диссидентов и в частности именно его — Виктора Орехова. Сразу же после этого к Орехову приехал давно забытый приятель, переночевал у него, а после его отъезда — Виктор обнаружил оставленный им в сарае неисправный пистолет — без бойка. Вероятно, подручные обиженного Трофимова собирались устроить обыск, найти оружие, все свидетели были бы своими и арест прошел бы без помех. Но несколько расслабившийся Орехов, зная, что пистолет неисправен и найдя его, тут же сунул в карман и поехал по каким-то делам. Перейдем к тексту Подрабинека.
Во-первых, никаким крупным предпринимателем Орехов не был. У него была швейная артель, где работало шесть женщин и этого едва хватало на жизнь. Во-вторых, пистолет был подброшен Орехову. В-третьих, он был неисправен и оружием не являлся.
Поскольку все это было не случайностью, как пишет Подрабинек, машина Орехова за которым уже неотступно следили, на улице была остановлена. Орехов был обыскан и пистолет был найден — конечно с понятыми и протоколом изъятия. Виктор еще не придавал этому никакого значения, зная, что пистолет неисправен, то есть это не оружие, обратился к первому попавшемуся адвокату. Я сперва об этом ничего не знал, но потом мне сказали, что проблемами Орехова занимаются его старинные знакомые братья Александр и Кирилл Подрабинеки, и решил, что это не мое дело. Но, конечно, пришел на суд к Орехову. Увидев там не только Виктора, братьев Подрабинеков и, по-видимому, по неопытности предложенного ими Орехову омерзительного, рыжего, хорошо мне знакомого адвоката, я сразу же понял, что все будет очень плохо. Этот рыжий уже украл из «Гласности» полученные из США документы, из которых следовало, что статья обо мне в «Литературной газете» была клеветнической. А потом, исключительно по своей наглости, пытался еще раз внедриться к нам после разгрома «Гласности». Но был, конечно, выгнан. Орехов с таким адвокатом, конечно, получил максимальный срок, то есть три года, как об этом и пишет Подрабинек.
Но процитирую свое письмо того времени Юрию Орлову в США:
«Согласно протоколу изъятия, скрепленному подписями понятых, пистолет имел два номерных знака, к нему имелось 7 пуль, он был упакован в бумажный конверт. Позднее в нем фигурирует пистолет с одним номерным знаком, 8 пуль и конверт другого цвета, скрепленный уже не печатью, но «штампом». Очевидным является то — и на это указывают оба адвоката, – что пистолет дважды перепаковывался (кстати, подписи понятых на конверте тем временем исчезли). Что не исключает, конечно, и его возможной починки. Свидетельские показания Виктора Орехова о неисправности пистолета, которые он давал в суде, не приобщены к делу. Протокол суда до сих пор не предоставлен Орехову на ознакомление, ему не дана законная возможность внести в него свои дополнения».
К счастью, рыжий мерзавец даже не написал (вопреки закону) кассационную жалобу. Было ясно, что срочно нужно менять адвоката — я уговорил Андрея Рахмиловича, помогавшего нам в советские времена, приняться за это, но нужно было поручение Орехова, а его переводили из тюрьмы в тюрьму, скрывали это от жены и очень трудно было все ему объяснить. Но все же удалось. По написанной Рахмиловичем кассационной жалобе срок Орехову был сокращен до одного года, после которого он и освободился и работал в «Гласности».
То есть даже завершение этого абзаца у Подрабинека неверно. Орехов во второй раз просидел один год, а не три. Но, главное, конечно, не в этом. Из текста Александра Подрабинека вполне очевидно следует, что осужден был Орехов вполне законно и справедливо, что у него в действительности было «необходимое успешному бизнесмену» оружие, что никакой, очень грубой на самом деле, провокации КГБ в его деле не было, как не было и личной заинтересованности генерала КГБ Трофимова в его аресте, которая, кстати говоря, от Орехова вовсе не скрывалась.
И вот тогда у меня возникает вопрос. Почему Александр Подрабинек так очевидно обеляет КГБ и генерала Трофимова и вполне откровенно клевещет на Виктора Орехова, которого сам же называет, но в другом месте «русским героем». Если все это происходит по простой забывчивости, неинтереса к реальным обстоятельствам дела, то хорошо ли так относиться к человеку, который ради тебя жертвовал жизнью?
К сожалению, Орехов через год уехал в США, и не потому, что боялся своих бывших коллег — человек он бесстрашный и самоотверженный, а потому, что «встретившись со многими из тех» кого знал по оперативным сводкам, убедился, что сами они не готовы отдавать свои жизни ни за него, ни за свободу.