Общественно-политический журнал

 

Что осталось от российской армии к седьмому месяцу войны

Седьмой месяц войны оказался особенно тяжелым для российской армии: после успешного контрнаступления ВСУ российские военные оставили более 450 населенных пунктов в одной только Харьковской области, а российская группировка на западе Херсонской области оказалась в ловушке. В течение седьмого месяца войны вместе с захваченными территориями российская армия потеряла и рекордное за последние пять месяцев войны количество солдат и военной техники. В каком состоянии находится армия на момент начала мобилизации в России?

Решение о начале мобилизации было продиктовано недостатком личного состава в группировке, которая сейчас воюет в Украине, сходятся во мнении военные эксперты.

«Первоочередная цель проведения мобилизации — это предотвратить такие же катастрофы, как были под Харьковом, — считает аналитик Conflict Intelligence Team Кирилл Михайлов. — Все проблемы российской армии с гибкостью командования, с отсутствием нормальной разведки, с [низким] боевым духом накладываются на недостаток солдат на конкретном участке фронта. Российское командование надеется, что если хотя бы людей там будет достаточно, чтобы сидели в окопах и защищали [территорию], тогда подобных катастрофических ситуаций удастся избежать». 

«У ВСУ нет проблем с личным составом, руководство Украины не раз заявляло [зарубежным партнерам]: „Дайте нам технику, людей у нас хватает“, поэтому вполне может быть, что одна из целей мобилизации — добиться подавляющего численного превосходства [российской стороны]», — говорит российский эксперт по военной промышленности (мы не указываем имя по его просьбе). 

Несмотря на то что действующая российская армия в целом насчитывает более 700 тысяч военнослужащих, не все из них могут быть задействованы в боях, что и привело к необходимости отправки на фронт новых солдат из числа мобилизованных. 

«Вооруженные силы делятся на виды и рода войск, и основная масса задействованных [в Украине] войск — это сухопутные войска, — объясняет военный эксперт Павел Лузин. — Сухопутные войска были максимум 280 тысяч человек, воздушно-десантные — максимум 45 тысяч, морская пехота — 35. Из этих 360 тысяч много вспомогательных частей, не все из них пригодны к боевым действиям. Войск постоянной готовности было от 134 до 168 тысяч человек. Но за семь месяцев что осталось от частей постоянной готовности? Вы не забывайте, что не только гибнут люди. Они еще получают ранения, они еще увольняются. Был массовый отток из армии всю весну и лето. Там не осталось ничего уже от первоначальной армии». Он так же, как и другие военные эксперты, связывает решение о проведении мобилизации с «чудовищной нехваткой живой силы» у российской армии в Украине. Но по его мнению, мобилизация не будет эффективна: «Мобилизация никак не исправит тяжелое положение [российской армии] на фронте, потому что нельзя в современной войне воевать необученными людьми».

Одна из причин недостатка солдат в российской группировке в Украине — высокие потери в боях. За семь месяцев войны в Украине Россия потеряла от 3 до 8 % личного состава всей своей армии, посчитали «Важные истории». Минимальную оценку в 3 % потерь можно получить, если опираться на данные, которые в начале сентября озвучил министр обороны Великобритании. По этим данным, Россия потеряла 25 тысяч человек убитыми. При этом, учитывая убитых, раненых, взятых в плен или дезертировавших, российские войска потеряли более 80 тысяч человек, считает британское Минобороны. 

По данным украинского Генштаба, на 26 сентября Россия безвозвратно потеряла уже более 57 тысяч военных, или 8 % всей своей армии. При этом украинцы включают в потери не только убитых, но и тяжелораненых, считает военный эксперт Павел Лузин. По его мнению, из числа безвозвратных потерь, озвученного украинской стороной, половину можно считать убитыми.

Тем временем российская сторона по-прежнему занижает свои потери. «Наши потери в спецоперации составили 5937 человек», — заявил министр обороны Сергей Шойгу после того, как президент России Владимир Путин объявил о «частичной мобилизации» в стране. Однако «Важные истории» установили больше имен погибших, чем заявляет Шойгу: по нашим данным, их уже больше шести тысяч человек, хотя даже эта цифра не отражает реальных потерь, а лишь показывает количество публично известных случаев. 

По мнению аналитика Conflict Intelligence Team Кирилла Михайлова, реальные потери личного состава в два-три раза превышают те, которые можно подтвердить открытыми источниками. Тогда реальное число потерь оказывается посередине между оценкой журналистов и данными Генштаба ВСУ.

Россия потеряла больше половины всех своих танков, треть из них досталась ВСУ

Российская армия теряет на поле боя и высокий процент военной техники. За сентябрь — первый месяц успешного украинского контрнаступления — российская армия потеряла в два раза больше военной техники, чем месяцем ранее. Об этом свидетельствуют данные проекта Oryx, который анализирует фото и видео утраченной техники, то же самое подтверждают и данные украинской стороны. Больше единиц техники в месяц Россия теряла только в начале войны: в марте и апреле. По мнению военного эксперта Павла Лузина, тогда у российской армии было больше военной техники, чем осталось к седьмому месяцу войны, поэтому и потери в начале войны были выше.

Сильнее всего война ударила по танкам и бронетехнике. Это основной вид вооружения российской стороны: ее используют сухопутные войска, которые в наибольшей степени задействованы в боях. По подсчетам «Важных историй», российская армия потеряла от 35 до 67 % всех своих боеспособных танков и от 12 до 27 % бронетехники.

Минимальную оценку потерь — 1192 танка (35 %) и 2259 единиц бронетехники (12 %) — приводит проект Oryx. По словам аналитиков Conflict Intelligence Team, эти данные отражают примерно 70–80 % реальных потерь техники. 

По данным украинской стороны, российская армия потеряла 2290 танков (67 %) и 4857 единиц бронетехники (27 %). Реальные потери техники — посередине между данными Oryx и Генштаба ВСУ, считает аналитик CIT Кирилл Михайлов. Другой военный эксперт, Павел Лузин, склонен больше доверять украинским данным: они, по его мнению, фиксируют факт попадания в военную технику, что может привести к более достоверным результатам, чем учет по фото и видео поврежденной техники.

Большая часть танков и бронетехники, которые Россия потеряла за семь месяцев войны, попали в руки украинской армии: 37 % были захвачены ВСУ или брошены российской армией при отступлении, следует из данных проекта Oryx. 

На восстановление такого количества танков могут понадобиться годы, при этом российская оборонная промышленность сможет производить только самые простые образцы в больших количествах, объясняют эксперты. «Даже если смотреть на минимальную оценку, это очень большие потери. С одной стороны, возобновление танков возможно из складских запасов: у России огромные ржавые запасы, которые достались в наследство от СССР — это 10 тысяч танков. Но их надо обновлять и модернизировать», — говорит российский эксперт по военной промышленности.

По его словам, с возобновлением потерянного количества танков у российского военно-промышленного комплекса могут возникнуть проблемы. «В случае необходимости Россия сможет производить несколько сотен танков в год. При этом это будут несколько упрощенные модели танков, например, несколько сотен танков „Армата“ мы не сможем производить. Самых совершенных модификаций [танков] Т-90 мы тоже не сможем производить при всем желании, потому что их производство требует соответствующей электроники. Мы не располагаем такими технологическими возможностями, чтобы производить несколько сотен комплектов танковой электроники в год. В больших количествах мы сможем делать танки с упрощенными техническими возможностями, но делать танки с самым современным тепловизионным оборудованием, коммуникационными системами в больших количествах мы точно не сможем. Если даже нам помогут наши китайские партнеры как-нибудь втихую, — потому что официально они не смогут это сделать [из-за санкций] — мы сможем выпускать от 50 до 300 танков в год». В этом случае России понадобятся годы на восстановление потерянного в Украине количества танков. Если удастся выпускать по 300 танков в год, промышленность потратит на это от 4 до 8 лет, а если по 50 штук — и вовсе от 23 до 46 лет.

Ситуация с бронетехникой обстоит проще, уверен эксперт по военной промышленности: «С бронетранспортерами, бронированными машинами „Тигр“, боевыми машинами пехоты моделей БМП-2 чуть проще: мы почти всё сможем делать сами, почти все комплектующие свои, родные. Но у нас были модели БМП-3, например, с французскими тепловизорами, соответственно, их там не будет, а во всем остальном это будет совершенно нормальная новая техника. Вопрос в том, сколько и как быстро такой техники нам удастся производить». 

По словам Павла Лузина, на восстановление парка танков и бронетехники до довоенного уровня у России могут уйти годы. «В последнее десятилетие, после 2011 года, Россия модернизировала и производила по 150–160 танков и порядка 500 единиц другой бронетехники в год», — говорит Лузин. Это означает, что на восстановление потерянной за семь месяцев войны техники понадобится от 5 до 8 или от 10 до 14 лет работы заводов в зависимости от минимальной или максимальной оценки потерь.

«Придется пользоваться серым импортом»

Еще одна проблема российской армии — в высоких потерях беспилотных летательных аппаратов. По минимальной оценке, исходя из данных проекта Oryx, Россия потеряла в войне 7 % беспилотников, а по максимальной, учитывая версию украинской стороны, — 49 %. «В беспилотниках используется куча импортной электроники, и большой вопрос, удастся ли найти аналоги для их воспроизводства», — считает аналитик Conflict Intelligence Team Кирилл Михайлов.

По мнению российского эксперта по оборонной промышленности, производство беспилотников в России не налажено до сих пор. «Беспилотников российским вооруженным силам не хватает в любом случае, сколько бы их ни было в наличии [сейчас], их количества недостаточно, даже если бы не было потерь. Применение беспилотников для разведки, а также во взаимодействии с ударными системами просто необходимо при проведении любых современных боевых операций: хоть оборонительных, хоть наступательных, в частности для корректировки артиллерийского огня. Артиллерия особенно эффективной становится, когда получает данные о целях, а данные зависят от количества и умения применять беспилотники», — объясняет эксперт. 

По мнению Павла Лузина, проблема с беспилотниками не решится в ближайшем будущем: «Основная масса беспилотников [ВС РФ] — «Орлан-10», корректировщики артиллерии. Их сбито несколько сотен. А даже если они не сбиваются, многие ломаются, потому что у них не всегда срабатывает парашютная система приземления, изнашивается двигатель. Не будет никаких беспилотников у России, только Maverick эти китайские, которые они покупают, ну и немножко иранского дерьма, которое тоже скоро закончится».

«Мы до сих пор не смогли решить наши проблемы с беспилотниками. Нужен четкий посыл сверху о том, что беспилотники необходимы [армии], чтобы они наконец-то из стадии конкурсов, выборов, борьбы, конкуренции перешли в стадию массового производства. До этого у нас были потрачены достаточно большие деньги только на проведение различных исследований, на создание опытных образцов, на проведение конкурсов, — говорит эксперт по военной промышленности. — Мы покупали израильские беспилотники, сейчас, вероятно, покупаем иранские, в то время как почти любая страна, тем более страна с такой авиастроительной промышленностью, как Россия, может производить любые беспилотники самостоятельно. Для этого нужно просто решение об этом, деньги и обеспечение того, чтобы эти деньги не были разворованы. Если мы сможем решить эти три вопроса, то получим любое количество беспилотников, потому что производить их в тысячу раз проще, чем самолеты. Но для этого потребуется электроника и придется пользоваться серым импортом — где-то нелегально закупать компонентную базу в Юго-Восточной Азии, Китае. Других вариантов нет в данный исторический период». 

«Снарядный голод»

По данным украинской стороны, с 24 февраля по начало сентября российская армия выпустила по Украине 3,5 тысячи ракет. По оценке Павла Лузина, Россия может производить не более 225 крылатых и оперативно-тактических баллистических ракет в год. Это значит, что для восстановления потерь при нынешних темпах производства понадобится не менее 15 лет. 

Российский эксперт по военной промышленности, пожелавший остаться анонимным, предполагает, что Россия уже начала воспроизводить ракеты, но их качество оставляет желать лучшего. «Судя по всему, у нас развернуто массовое воспроизводство ракет для „Искандеров“ и „Калибров“, как крылатых, так и баллистических. Об этом можно судить хотя бы по тому, что иногда мы видим аварийные запуски таких ракет, например, когда ракета [после запуска] ушла куда-то в сторону. Обычные люди не знают, что данный запуск аварийный, а специалистам это видно. Появление аварийных запусков связано, вероятно, с браком в ходе ускоренного производства, недостаточным качеством приемки или ускоренной приемкой. Так как свидетельства брака, который попадает в войска, появились не так давно, можно сделать вывод о том, что ускоренное воспроизводство дает свои плоды», — говорит он. 

Высокая доля потерь у российской армии и среди артиллерии: к седьмому месяцу войны, по минимальной оценке, Россия потеряла 7 % артиллерийских орудий, а по максимальной — 28 %. «Артиллерию почти всю мы можем заместить из складских запасов, либо путем переброски артиллерийских частей из невоюющих [в Украине] военных округов, что, видимо, сейчас и происходит. Это решаемая очень быстро и без дополнительного производства задача. С артиллерийскими боеприпасами могут быть проблемы, но производить их не так сложно, как делать самолеты, корабли или подводные лодки. Снаряды можно делать на любом заводе с машиностроительным производством, даже не сильно развитом, не сильно высокотехнологичным», — говорит российский эксперт по военной промышленности.  

По словам другого военного эксперта, Павла Лузина, советские запасы артиллерийских снарядов уже заканчиваются, и к концу года у российской армии возникнет «снарядный голод». «Будучи отрезанными от поставок западного оборудования, запчастей и материалов и одновременно ограниченными по человеческому капиталу и производительности труда, российские производители артиллерии и боеприпасов неизбежно столкнутся в обозримой перспективе не столько со стагнацией, сколько с сокращением производства. Возможно, что в 2022–2023 годах они еще смогут поддерживать набранные в предыдущие годы темпы производства, но в последующие годы неизбежно их снижение», — считает Лузин. 

Кроме этого, война с Украиной ослабила военно-воздушный парк России: страна потеряла от 4 до 17 % всех своих самолетов и от 3 до 15 % вертолетов. «Российской промышленности трудно будет восполнить потери самых высокотехнологичных самолетов, но мы и так их производим две штуки в год, например Су-57. Их количество и сейчас недостаточное в военно-воздушных силах, чтобы они могли массово применяться», — говорит эксперт по военной промышленности. «Мы строим один-два бомбардировщика в год, причем не с нуля, а используя старый советский задел. В советское же время и даже в 90-х годах строили по два-четыре бомбардировщика Ту-160 в год и по 30 штук в год бомбардировщиков Ту-22М. Сейчас наш ВПК не может выпускать их в таком количестве», — добавляет он. 

Поможет ли восстановить технику усиленная работа оборонных предприятий

По мнению российского эксперта по военной промышленности, оборонные предприятия уже начали работать в усиленном режиме, в несколько смен: «Информация о переходе на усиленный режим начала появляться летом. Сейчас, после объявления частичной мобилизации, точно можно говорить [о переходе на военные рельсы]: раз на оборонные предприятия распространяется бронь [от мобилизации], значит, они усиленно работают. Если людям, которые с этих предприятий могли бы попасть в Вооруженные силы, говорят: „Нет, пускай они лучше работают“, значит, они уже практически работают в режиме военного времени». 

Павел Лузин считает иначе: «[Переход промышленности на военные рельсы] — это нерешаемая задача для России. Все эти разговоры о том, что заводы военно-промышленного комплекса перешли на работу в три смены — да нет там никаких трех смен. Чтобы работать в три смены, вам нужны, в первую очередь, люди. Одно и то же количество людей можно поделить на несколько смен, но количество людей от этого не увеличится, производственная мощность не увеличится. А в ночную смену брака больше».  

По мнению российского эксперта по военной промышленности, даже если увеличить мощности оборонных предприятий, качество производимой техники не улучшится. «Мы сможем производить среднетехнологичные по своей продвинутости виды вооружений в большом товарном количестве, — говорит он. — Но это будут не самые совершенные системы вооружений, а боевые системы двадцатилетней давности».

Алеся Мароховская